— Ты понимаешь меня? — спросил он вновь, медленно, по-прежнему удерживая взгляд молодой. Что-то крылось в этих глазах, что-то… жутковатое. На ум почему-то приходили картины приносимых в жертву животных и людей, как на гравюрах в «Описании стран и народов Бхарата», когда там ещё магараджа сидел на магарадже, и процветали самые дикие и кровожадные культы.
Которые, собственно, плохи не столько тем, что кровожадны — а тем, что совершенно неэффективны.
Командир посылает солдат на штурм, зная, что четверть из них, а может, и треть, если не половина — останутся перед вражескими брустверами. Однако он всё равно посылает их, ибо цель оправдывает средства. Всяческие «душители», «свидетели Кали» и прочий свирепый люд Бхарата губил свои жертвы совершенно бессмысленно. Этого Империя терпеть не собиралась. Уж если кому так хочется сложить голову, пусть сложит её с пользой для Его Величества и Королевства.
Давление между бровей, так насторожившее лорда там, на реке, не повторялось. И всё же что-то с этой молодкой было не так, ой, не так…
— Я. Понимать. Ты, — с усилием сказала молодая. Акцент очень резок, но слова произносит вполне отчётливо.
— Не «понимать ты», — возмутился внезапно Пол, — а «внимаю вам, ваша светлость лорд граф!»
— Тихо, — резко осадил не в меру рьяного слугу граф. Пол мигом осёкся, забормотал какие-то извинения — лорд только рукой махнул.
— Зачем ты здесь? — спросил он у молодой варварки. — Можешь сказать?
Та неожиданно кивнула.
— Должен. Взять. Ты, — проговорила она, впиваясь в графа горящим взглядом.
— Что? — не понял тот.
Губы её быстро шевелились, тихий шёпот пополз вдруг по комнате, а пальцы молодки подняли висевший у неё на шее амулет на кожаном ремешке — большая птица, по очертаниям — ворон, вырезанная из чёрного вулканического стекла. Искусная работа, даже алый глаз вставлен. Неплохо б заполучить для коллекции.
— Что ты говоришь? И что ты здесь делаешь?
— Я. Работать. С она. — Кивок на старуху, что так и пялится в пол и тоже что-то беспрерывно бормочет, перебирая густо висящие на шее бусы.
— Работать? Ты пришла работать на нас? Тебе нужна работа? — он старался спрашивать медленно, однако внутри всё сильнее и сильнее разгоралось беспокойство — что-то не так с этими двумя. Что-то очень сильно не так.
Он глянул на Пола. Слуга стоял, где стоял, но вот руки его, до того лежавшие на рукоятях револьверов, бессильно поникли, плечи ссутулились, голова мало что не падала на грудь. Глаза закрыты — да он спит, скотина!..
— Пол!..
В следующий миг между бровей и там, где «мистики усматривали третий глаз», вдруг вспыхнула огненная боль — словно круглая свинцовая пуля, какими стреляли «pischali» варваров, медленно проламывала ему кость черепа.
Это была магия, самая настоящая магия!.. Пол уходил из-под ног, в глазах темнело, губы отказывались повиноваться; но пальцы успели-таки стиснуть револьвер и надавить на спуск.
* * *
Верея не подвела. Умеет старая, ничего не скажешь. Толстяка с парой пистолей она убаюкала, усыпила, словно капризного младенца. А вот зрячий и в самом деле зрячим оказался, со странной то ли магией, то ли нет. Простые чары с него стекали, словно вода дождевая. Да что там вода — от неё хоть мокрым станешь. А на имперца словно ни единой капельки не попало.
Глуп тот, кто думает — махнёт ведун или ведунья рукавом, швырнёт шапку оземь, да и прольётся тут на врага огненный дождь. Может, и родится когда-нибудь такая чародейка или такой чародей, а пока что всё куда сложнее.
Вот Верея умеет щит поставить, да такой, что пули останавливает. Казалось бы, что ей человека убить — дунул, плюнул, пошептал, и нет карасика.
Ан не выйдет.
…Выстрел опалил лицо, отбросил к стене. Раздробил один из болтавшихся на шее оберегов — Вереиных оберегов, надетых ворчливой старухой перед самым делом, — сильно толкнул Анею назад, словно бревном в плечо ударил.
Но пуля только сплющилась об амулет, сплющилась и отлетела.
Мир закружился перед глазами, и Анея ощутила, что падает.
— Ах, касатик… — почти ласково выдохнула старая ведунья. Можжевеловая палка, добытая Анеей в самом начале пути, свистнула в воздухе, ударила имперца по локтю, и тот со стоном выпустил пистоль.
Верея немедленно пнула чужое оружие, отбросила куда подальше; мигом вцепилась в зрячего, сунула под подбородок подхваченный с пола собственный нож, задышала прямо в побелевшее лицо:
— Тихо сиди! Не то… Анея, вставай! Вставай, дело делать!
Имперец, однако, так просто сдаваться не собирался. Пихнул старуху в бок коленом, отбросил — силён, однако; ринулся к окну, заорал — впрочем, и без того на выстрел уже бежали со всех сторон солдаты.
Анея кое-как вздёрнула себя на ноги. Метнулась к двери — заложить дверь засовом. Хороший засов, продержится сколько-то. Недолго, конечно. Но долго им и не нужно.
Казалось, далеко не старый и не слабый мужчина легко справится с древней и слабой на вид старухой; но Верея вцепилась в имперца, словно клещ, руки и ноги её гнулись, словно гибкие вьюны, а лбом она, далеко откинув назад голову, что было сил боднула противника в лицо. Тот взвыл, ослеплённый болью; и тут Анея наконец накинула ему на шею удавку.
В дверь забарабанили. Хорошо, что окошки узкие, не пролезть так просто.
«Как уходить будем?» — спрашивала Анея, когда они со старой ведуньей ещё только подбирались к имперскому лагерю.
«Так и уйдём! Глаза отведём, дыму напустим — теперь-то скрываться не надо будет!»
«Что, всему лагерю?» — не верила Анея.